Сценическое пространство Дениса Саблина

(Интервью с режиссером, актером, драматургом и композитором)

В субботу 31 мая состоялась премьера спектакля Дениса Саблина «Аделия». Новая постановка молодого новосибирского режиссера закрывает восьмой сезон театра «без названия», который и сами актеры, и зрители продолжают по инерции называть несколько странным именем «Бродячая собачка».

Режиссер, актер, драматург и композитор Денис Саблин родился, вырос и живет в Новосибирске. Окончил Новосибирский Гуманитарный Институт по специальности «философия». Восемь лет назад он пришел в студию при театре Афанасьева, руководителем которой был Евгений Рогулькин, в качестве студента…

Д.С.: И в первый же театральный сезон нам пришлось поставить пьесу по моему сценарию. Поэтому я стал сразу участвовать как драматург, музыкальный руководитель и актер. А с Евгением Рогулькиным мы работали совместно еще раньше, до образования этой студии. Это были разовые проекты. Мы ставили с ним спектакль по Даниилу Хармсу. Я писал для нее музыку и участвовал как актер. И еще мы ставили один спектакль – по Шефферу. Назывался он «Черный фрак, белые ботинки, лаковые штиблеты и бабочка». Это было на сцене дома культуры на ВАСХНИЛе, где мы, собственно, и жили. И когда Рогулькин набирал людей в студию, он в первую очередь, естественно позвал меня. А с некоторых пор студия живет собственной жизнью. Сейчас мы закрываем уже восьмой театральный сезон. Последние несколько лет я здесь еще в качестве режиссера выступаю. У нас есть четыре или пять спектаклей, в которых моя режиссура от и до.

Корр.: С чем связано название театра - «Бродячая собачка»?

Д.С.: «Бродячей собачкой» студия называлась очень давно, и по инерции ее и продолжают так называть. А вообще театр конкретного названия сейчас не имеет. Прежнее название относилось к другому составу, другому состоянию и другому репертуару. Сейчас оно уже устарело, иногда даже как-то неудобно. Хороший театр, а называется «Собачка». В течение последнего года, или даже полутора лет у нас идут споры о том, как бы получше назвать этот театр. Но вот название пока не придумывается. До конца этого сезона мы, конечно, уже ничего менять не будем, а вот с начала следующего у нас будет совершенно новое название.

Корр.: Насколько многочисленна ваша труппа?

Д.С.: Около пятнадцати человек. Есть старый состав. Это те люди, с которыми мы начинали работать от самых истоков. Есть много молодежи, которая приходит, по ходу дела учится и включается в работу.

Корр.: У вас репертуарный театр, или вы какие-то постановки отодвигаете ради новых?

Д.С.: Экономическое положение нашего театра, а мы арендуем помещение у ДК Октябрьской Революции, вынуждает иметь более или менее жесткий репертуар. У нас есть несколько спектаклей, мы их играем достаточно регулярно. В это время продолжаем делать новые. Какие-то спектакли сходят со сцены, какие-то мы продолжаем играть. Последние полгода у нас в репертуаре четыре спектакля. Среди них премьера прошлого сезона «Однажды… одна», премьера позапрошлого сезона «Вертеп о младенце и матери», в этом сезоне у нас премьера «Аделия».

Корр.: В аннотации к спектаклю «Однажды… одна» значится «детский фольклор». Что здесь имеется в виду?

Д.С.: Каждый спектакль у нас, пока хватает творческих сил – это всегда эксперимент. У нас нет ни одного спектакля в одном стиле, рассказанного одним театральным языком. «Однажды… одна» – это ближе к настоящему психологическому театру, где истории, есть живые персонажи, они общаются, встречаются, любят друг друга, расстаются. В последних работах я часто сознательно отказываюсь от литературного текста, где есть расписанные реплики, и актеры их по очереди произносят. В спектаклях текст есть, но он либо рождается на репетициях, либо он сначала устно проговаривается, а актеры потом импровизируют на эту тему. В этом спектакле главный герой очень любит рассказывать детские страшные истории, и он их, рассказывает. На этом весь текст спектакля и построен, поэтому мы можем смело сказать, что это детский фольклор.

«Вертеп о младенце и матери» – это совершенно иной проект. Здесь есть фиксированный текст, актер его читает по бумажке. Мы просмотрели классические каноны вертепа, какими они были в средние века. Традиция вертепа – это больше русская традиция. Мы рассматривали традиции бродячих театров. Это библейские истории, нравоучительные рассказы, средневековые баечки. И так далее. То есть, взят тот исходный материал, и на его основе разыграны некие сцены. Мы пытались приблизиться к мирооощущению средневековых людей, у них мышление немного от нашего отличалось. И вот в этих канонах мы поставили спектакль. Классический русский вертеп – кукольный. Поэтому в спектакле есть ширма, куклы, которые играют, есть люди, которые изображают кукол, есть куклы, которые изображают людей. Это постмодернистский подход, налет 21-го века. Очень много аллюзий и прямых заимствований.

Корр.: Придерживаетесь ли вы в своем творчестве какой-либо традиции?

Д.С.: Спектакли все очень разные. Есть спектакли в традициях русского психологического театра, есть спектакли, построенные на пластике, на пантомиме. Есть балаганная традиция, где актеры, в привычном понимании не играют, это специфический способ существования на сцене. Так что мы не идем по чьим-то следам. Мне нравится идея клоунского спектакля. Здесь можно назвать Полунина, или того же Адасинского, который недавно приезжал в Новосибирск. В процессе работы над каждой вещью, кто-то, например, может принести какие-либо видеозаписи и сказать: «Смотрите, это почти то, что мы хотели сделать!»

Корр.: А если говорить о текстах?

Д.С.: По жанру, или скорее по духу, по ощущениям мне близки обэриуты с неким достаточно абсурдным для нормальных людей и нормальным для абсурдно мыслящих людей восприятием мира. В наших спектаклях много абсурдных, парадоксальных вещей. Но мне собственно классики театра абсурда, такие как Беккет или Ионеско мне несколько чужды. Сказать, что мы наследники театра абсурда, нельзя.

Корр.: Денис, я знаю, что еще работаете в театре Афанасьева. Какие у вас с ним отношения?

Д.С.: С театром Афанасьева у нас достаточно давние отношения. Как драматурга там меня еще пока не знают, но в качестве композитора я там работаю уже давно. Первой постановкой с моим участием был спектакль «Сны Гамлета», где использовалась моя музыка. Есть проекты, для которых я специально писал по заказу музыку. Мы работали над «Утиной охотой». Интересный проект с музыкальной точки зрения был спектакль «Король Лир». Там было очень много фонограммной музыки, очень много живой. И вот последний проект – «Ассакамури».

Корр.: Расскажите о вашей работе в «Ассакамури».

Д.С.: Прежде всего, привлекательной была сама идеи создания здесь в Сибири мюзикла неизвестного формата… Понятно, что мы не можем делать как на Бродвее или как в Париже. Как делать мюзикл никто не знал, но мы попробовали. Когда идея постановки у Афанасьева начала каким-то образом формироваться, он первым делом позвал меня. Я долго не раздумывал, сразу согласился, потому что не каждый день такие предложения поступают. И в процессе постановки все получили такое огромное удовольствие, что даже было не важно, что в итоге получилось.

Корр.: Есть ли у вас какие-либо параллельные театру творческие проекты?

Д.С.: Да. У меня есть, например серия литературных произведений, которые невозможно поставить на сцене. Это книга, которая все время пишется. К моей старости она будет очень толстая, ее можно будет опубликовать. Есть цикл сказок.

Корр.: Денис, какой из ваших спектаклей вы считаете самым удачным?

Д.С.: Есть стандартная фраза, что спектакли, мол, как дети… «Вертеп» мне очень нравится, хоть он уже третий сезон идет. Но сейчас мы решили, что мы его снимаем с репертуара. «Страшилки», мне кажется, тоже очень хорошая, профессиональная работа. Актеры мои работают замечательно. Последний спектакль – «Аделия» – более экспериментальный, и этим он мне нравится.

Корр.: Кто из актеров занят в «Аделии»?

Д.С.: Мария Аникееева, Марина Шарина, Александр Абдонян, Юлия Белова.
Корр.: Как вы определяете жанр этого?

Д.С.: В аннотации сказано «почти балет в стиле cinema». Cinema в том смысле, что есть какие-то аллюзии к рубежу 19-20 веков, когда только появилось кино, оно еще не было звуковым. В спектакле фактически нет ни одного слова. Изначально он задумывался как спектакль про девушку, которая очень хотела сниматься в кино. Вот она в нем и снимается. Кино в «Аделии» постоянно имеется в виду, даже если его не происходит. Именно раннее кино.

Корр.: Этот вопрос я оставил напоследок. Вопрос такой. Каким, по вашему мнению, должно быть современное театральное искусство?

Д.С.: Все идут разными дорогами, и хорошо, если они в одном месте не сошлись. Потому что когда у всех один общий вектор движения – это очень разрушительно и неплодотворно. Лучше, когда все идут в разные стороны. Пусть они друг на друга смотрят, пусть они друг у друга что-то берут. Но, тем не менее, все идут своим шагом, своим размером шагов и в своем направлении.

Корр.: А какие из тенденций современного театрального искусства безусловно положительные, а какие хотелось бы обходить стороной?)

Сложный вопрос. Еще начало века, еще не время собирать камни, еще время их только разбрасывать. Поэтому чем больше экспериментов, чем больше, в хорошем смысле издевательств над тем, что уже есть, тем плодотворней эта почва станет к середине века. Сейчас век постмодернизма, но это ласковое явление, потому что он вбирает в себя все, в нем совершенно разноплановые вещи не конфликтуют, а наоборот дополняют друг друга. Это плодотворная ирония над всем, что было.

Как пел Андрей Макаревич во вступлении к самой первой версии старинной песни «Костер», «С давних лет я любил не спектакль, а, скорей, подготовку к спектаклю. Я смотрел, как из волн возникали движенья единой реки». Любой спектакль, мне кажется, стоит начинать смотреть с репетиции. Постижение сути происходящего на сцене индуктивным методом, от частого к общему, сродни процессу создания спектакля. Наблюдая за тем, как актеры Саблина отрабатывают разрозненные фрагменты «Аделии», я, сидя в одиночестве в маленьком зрительном зале, мысленно ставил собственный спектакль…

Евгений Ларин