Дмитрий Бурлаков. Кольцо

Это маленький человечек без имени. Просто чи-ла-ве-чик со слегка протяжным «ла-а» и совсем чуть-чуть, самую малость удлиненным «ве»: чила-а-аве-ечик. Он вышагивает по краю письменного стола, спокойно переступая через карандаш, но осторожно обходя вихрасто лукавого, скуластого солнечного зайца, полного сквозных светящихся пылинок — на край пропасти. Прыжок — человечек исчезает и превращается в кулачок вытянутой правой руки Яна, планирующей в воздухе сквозь легкий звон задеваемых струн пыльных лучиков, натянутых по комнате-арфе веселым музыкантом — солнцем. Аэропорт назначения — кровать. Перед самой посадкой человечек опять появляется: разогнулись завернутые в ладошку два пальца, указательный и средний — человечек мягко встает на обе ноги одновременно. Зашагал снова.

Ходит он, неравномерно передвигая ноги из-за разной их длины, чуть прихрамывая. Впрочем, почти незаметно, только шаг правой получается немножечко шире, потому что ровно подстриженное закругление ногтя указательного пальца приходится на один уровень с удлиненным беловатым пятнышком в том месте, где начинается ноготок среднего. Послушно следуя условиям рельефа, человечек минует холмики и короткие долины и упирается в красно-желто-зеленый шар неправильной формы. Яблоко забирает левая рука Яна. Пошли дальше.

…Ян стоит в коридоре и смотрит в приотворенную дверь. Видна стена, кусок шкафа, отрезанный косяком, и чайная ложка на полу. Остальное съедено тишиной. Словно боясь расплескать ее, Ян осторожно входит в комнату, как в ванну, до краев наполненную теплой водой. Человечек появляется на диване у горной гряды (дедушка, накрытый одеялом) с явным намерением на нее забраться. Но передумывает и направляется туда, где лежит дедушкина рука, что-то спрятавшая под собою и плотно прижавшая к простыне. Ян приподнимает пальцы этой руки и ныряет своею под горячую дедушкину ладонь, шарит — что там? Ничего.

Ян смотрит на дедушку, но у того нет лица, только марлевая повязка: белый шар вместо головы, и из него торчит нос, а рядом дырка — это рот. Вот уже несколько дней дедушка совсем не замечает человечка, а только лежит и дышит, часто и хрипло. Ян кладет дедушке на грудь яблоко, оно скатывается и теряется где-то в долинах загорья. Теперь не достать.
— Ш-ш-шты дыш-ш-ш!..

Ян оборачивается и видит, как по комнате с широко раскрытыми глазами в маховом полуприсяде крадется его старшая сестра. Эна приближается, и ее шипение становится явственнее и обретает смысл:

— Что ты делаешь, Ян? Не трогай дедушку, он же болеет. Пойдем скорей. Тихо!..
Ян тоже слегка приседает (точь-в-точь как Эна, которая старше его на че-тыре года, а потому уже все знает и все умеет) и, широко расставляя ноги, кара-катится, увлекаемый за руку сестрой, но не сводя глаз с деда. В коридоре он сообщает торжественным шепотом:

— Там яблоко осталось.

Эна на полусогнутых исчезает за дверью. Через некоторое время в коридор выныривает ее голова с лицом, покрасневшим от бесплодных поисков, и громко и возмущенно вышептывает:

— Где?!
— За дедушкой.

…Потом, когда они во дворе едят яблоко, по очереди обкусывая его глянцевые бока, Эна открывает брату причину дедушкиной болезни:

— Помнишь, Ян, мальчишки забросили на дерево твое пластмассовое кольцо? От твоей игры, помнишь? Ты очень плакал.

Он вспоминает с трудом, и лишь только потому, что сестра ему напомнила — горе недельной давности почти стерлось, ушло, вытесненное другими событиями, притаившись, быть может, с целью вернуться к нему через много лет щемящим мимолетным воспоминанием детства. Ян опускается на корточки и наби-рает в ладошку теплую серую пыль, раздвигает пальцы, и она вытекает сквозь них мягкими пушистыми струйками.

— Ты очень плакал, Ян. Дедушка вечером потихоньку от папы принес лестницу и полез за кольцом.
Эна догрызает последние кусочки мякоти вокруг косточек.

— Вон лестница стоит, видишь? Он полез и сверху упал, и вниз головой…

Огрызок летит вверх и шмякается Яну на плечо.

— У него теперь поэтому теперь забинтована голова. А во всем виноват ты.

Ян сдвигает пальцы, прерывая движение мохнатых струй, наклоняет ладонь, сливая оставшуюся пыль, складывает из рук подзорную трубу и глядит в нее на уходящую сестру. Оставшись один, он подходит к лестнице и смотрит вверх, на кольцо, которое сиротливо болтается на ветке, словно пытаясь вызвать к себе жалость, и при этом старательно скрывая любую причастность к появлению дедушкиной болезни.

Солнце барахтается в листьях, трогает их рыжими пальцами, встряхивает слегка и снова нежно поглаживает, усыпляя. Капельки тени сыплются Яну на плечи, на запрокинутое лицо, скачут по щекам, изображая веснушки.

…На третьей ступеньке уже очень страшно, потому что это выше его собственного роста… Как далеко они друг от друга, эти ступеньки, и лестница норовит убежать из под ног — влево, потом вправо, влево… Нет, еще не упал, вот он уже на уровне кольца. Теперь самое трудное. Ян тянет руку… нет, еще далеко, кольцо в бесконечности от судорожно хватающих воздух пальцев… лестница ухо-дит из-под ног… рука отчаянно цепляется за ветки… Уф-ф, достал!

…Ян смотрит на деда, осторожно кладет на край дивана кольцо и тихонько пятится к двери. Выйдя во двор, он снова направляется к лестнице, лезет на нее, карабкается до самого верха, а добравшись, стоит прямо и плачет.

Потом перевернутым столбиком летит вниз.